Одна лампа на каждом лестничном пролёте. Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь.
Три поворота ключом в замке.
Каждую подошву о коврик нужно вытереть дважды. Коснуться дверной ручки, ещё трижды повернуть ключ и ещё два раза дёрнуть ручку, проверяя, надёжно ли дверь заперта.
Один раз заглянуть в зеркало.
Зеркало отражает меня. Облик ничем не примечательный, и я это понимаю. Как и то, что мои действия, мои ритуалы бесполезны и не защитят от опасности. Я знаю, но всё равно ещё раз проверяю, надёжно ли заперта дверь.
Всё началось года два назад, когда я забыл закрыть входную дверь. Кто-то ворвался, схватил мой рюкзак, висевший в коридоре, и скрылся ещё до того, как я успел что-то предпринять. Полиция ничем не помогла в поиске, а я не потерял ничего ценного, кроме собственного покоя. Страх постоянно голоден, и для жизни ему нужна пища, которую я щедро давал. Постоянная память о том, что дверь должна быть закрыта, превратилась в манию, мания обрастала защитными ритуалами-привычками. Мысль, что кто-то может попасть в дом без моего ведома, невыносима. Я проверял дверь, потом проверял ещё раз, полагая, что забыл сделать это сначала и не доверял самому себе. Через некоторое время я дёргал за дверную ручку дважды, входя в квартиру и покидая её — медленно, запоминая каждый жест.
читать дальше
Но страху этого было недостаточно, и привычка потянула за собой остальные. Я фиксирую: в дом никто не проникал за время моего отсутствия, и делаю это прежде, чем войти самому. Чтобы наверняка — чётное число раз вытираю ноги о коврик. Чётные числа — самые надёжные.
Вытесненный защитными ритуалами страх отступил. Я зажил практически нормально до тех пор, пока однажды ритуал не оказался пресечен, банально и грубо. Поднимаясь к своей двери, я тщательно сосчитал лампы и совершил нужное число оборотов ключом в замке. А потом над ухом зажужжала оса. Я вытирал обувь о коврик, но оса зудела и я отмахнулся, сбившись со счёта.
Смейтесь сколько угодно, но мой мир рухнул. Я чувствовал себя так, точно стою на осыпающейся платформе в центре пустоты. Я — и оса, продолжавшая летать где-то над головой. Выдохнув, я попытался взять себя в руки, дважды шаркнул по коврику и шагнул за порог. Оса юркнула следом и зависла у шеи. Я хлопнул ладонью по твари и трижды повернул ключ.
Укушенная напоследок ладонь надувалась и немела, а я стоял в коридоре и пытался вспомнить, сколько раз я вытер ноги о коврик и коснулся ли дверной ручки прежде, чем закрывать замок. Дверь заперта наверняка, но иррациональное чувство нарастало, как приливная волна.
Я два раза коснулся дверной ручки и ушёл в комнату. Но знал, что это меня уже не спасёт. Защитный ритуал был прерван.
Ночью спалось ещё хуже обычного. Становилось то жарко, то холодно, рука болела, и мысли, кипевшие в мозгу, не давали ни уснуть, ни переключиться на что-то ещё.
Сколько раз я шаркнул по коврику?
Сколько раз я проверил дверную ручку?
Я пытался вспомнить и не мог. Стычка с осой запомнилась отчётливо, в то время как мои действия тонули в каком-то тумане. И, поворочавшись ещё немного, я сполз с постели и пошёл проверять дверь.Она была заперта. Удовлетворённо улыбнувшись темноте, я захотел вернуться в постель… и не смог, услышав тихое дыхание, доносившееся снаружи. Стараясь ступать тихо, я прильнул к глазку, взгляду предстал освещённый зеленоватым подъезд, искажённый выпуклой линзой. И там кто-то был, неподвижный и длинный. Он стоял прямо за дверью и ждал. Он знал, что ритуал нарушен. И ждал чего-то.
Наконец я решился. Быстро нажав на ручку и дёрнув дверь, — заперта, — я рванул в свою комнату так быстро, как мог. Тот, кто дышал за дверью, затих, и я мог только надеяться, что он ушёл. И я скорчился под одеялом, отвернувшись к стене.
Когда дверь открывалась, одна из петель издавала характерный, узнаваемый скрип. Я услышал его. Нужно было изобрести новый ритуал, и глядя сквозь щелку между одеялом и кроватью, я пытался найти хоть что-то, что можно пересчитать. Что-то чётное.
Слышу медленные шаги к своей комнате. К кровати. Я трясусь от ужаса и считаю резные завитки на спинке кровати. Один. Два. Три.
Гость хрипло и размеренно дышит. Он ждёт, когда я закончу счёт, а я не смею повернуться, чтобы взглянуть в глаза воплощённому страху.
Четыре. Пять. Шесть.
Я слегка откидываю край одеяла, чтобы увидеть другие завитки. Вижу край бледного вытянутого силуэта и, цепенея, продолжаю считать, беззвучно шевеля губами.
Семь. Восемь. Девять. Всё.
Сипло вздохнув, он срывает с меня одеяло и последнее, что я вижу — девять круглых, немигающих глаз.